— Пэлхэм… Джон Пэлхэм… Президент… Ваш «Немой Сэм» спас жизнь нашему президенту? — Недоумению журналиста не было предела, казалось, он не мог до конца поверить тому, что видели его глаза.
— Выпейте, саар, вам сейчас это не помешает, — дворецкий буквально втолкнул стакан с бурбоном в руку Портера, — или за водицей прикажете сбегать?
Портер сделал судорожный глоток, поперхнулся, и, возвращаясь в реальный мир, быстрым движением промокнул платком губы, кинув при этом извиняющийся взгляд на Хэмптона.
— Да-да, все именно так все и обстояло. Только вот тогда наш президент, смею думать, и не помышлял о карьере политика, будучи вполне удовлетворенным карьерой военного. — Вежливо улыбнулся генерал.
— А сабля Сэма? А надпись на ней? — Вернулся к своей работе Портер. — Ведь в письме указано, что президент отправил саблю вам.
Казалось, что лишь хорошее воспитание не позволило журналисту проявить охвативший его азарт ничем иным, кроме как звонким голосом и блеском глаз.
— Простите за мою нескромность и несдержанность, но не могли бы вы оказать нам любезность и дать нам возможность увидеть сей раритет, и, быть может, сфотографировать вас и эту реликвию? Быть может, мне знаком язык, на котором выполнена гравировка, и мы сможем раскрыть тайну непревзойденного бойца? На самый худший случай ферротип с надписью можно показать специалистам-лингвистам в Ричмонде или в Вашингтоне… — Голос Портера дрожал, выдавая искреннее волнение журналиста.
Хэмптон немного помолчал, раздумывая над словами репортера, после чего, соглашаясь с доводами, повернулся к дворецкому: «Рэнсом, будьте так любезны и принесите сюда клинок».
Отставной бодигард на военный манер отдал честь своему командиру, четко развернулся на каблуках и степенно удалился, полный собственного достоинства и преисполненный гордости от возложенной на него миссии.
— Ну а пока мой дворецкий отсутствует, мы вернемся к началу темы нашего разговора, а именно, к сражению у холма Флитвуд, которое историки называют также сражением у станции Бренди, — Хэмптон взглянул на репортера и усмехнулся, — тот записывал слова Хэмптона с таким упоением, словно делал главное дело в своей жизни.
— Рассказывать о том сражении можно было бы долго, но я думаю, что основные момент вам известны и без меня, поэтому не будем растекаться мыслью по древу, — подойдя к стене кабинета, Хэмптон отдернул изящную занавеску, скрывавшую старую тактическую карту, испещренную значками и стрелочками.
— Начнем нашу лекцию, господа! — Повернулся к журналистам Хэмптон. — В то время наша кавалерия, насчитывая почти десять тысяч всадников, стояла двумя лагерями неподалеку от Келпепера, на берегу реки Раппахэннок. Мы были полны сил и воодушевлены, как только может быть воодушевлена сильная армия, уже неоднократно побеждавшая врага и готовящаяся к новым победам.
Стюарт пребывал в радостном расположении духа и даже провел два военных смотра войск. Наши эскадроны в парадной форме галопировали перед прекрасными дамами и гражданскими гостями, а также перед глазами разведчиков федерального кавалерийского корпуса янки под командованием Алфреда Плезантона. О чем мы, правда, узнали гораздо позднее, чем следовало. Ну а тогда ничего еще не предвещало бури: ни небеса, ни разведка…
И вот, благодаря то ли халатности и разгильдяйству наших дозоров, то ли военному гению Плезантона, то знаменательное и страшное утро девять июня 1863 года началось довольно таки рано и крайне для нас неприятно.
Утро только-только расцветало зарей и туманами, когда в полпятого утра пятитысячная колонна кавалеристов бригадного генерала Джона Бьюфорда переправившись через воды реки Раппахэннок, так изрядно привела в замешательство наши пикеты у брода Беверли, что кавалеристы бригадного генерала Уильяма «Ворчливого» Джонса были вынуждены броситься в атаку на северян, неодетыми и на неоседланных лошадях. Но, надо сказать, отсутствие одежды и седел не помешало нашим героям остановить федеральную бригаду. Своей отвагой они дали время нашим артиллеристам.
Артиллеристы же, в свою очередь, воспользовались этим бесценным даром и вывели на позиции несколько орудий. Вкатив на руках пушки на церковный холм, они так удачно обстреляли кавалерию Бьюфорда, что остановили федералов и дали возможность нашим силам прийти в себя.
Хочу заметить, что к этому времени опоздания вестовых и отсутствие связи между разрозненными и перемешанными с противником частями привели к параличу командования с обеих сторон. Полки, батальоны, эскадроны и рядовые были предоставлены сами себе и сражались самостоятельно в клубах пыли и дыма.
Наши орудия стояли на холме, возле церкви Святого Джеймса, а моя же бригада развернулась справа от церковного холма. Подувший ветер немного рассеял пороховой дым, и стало видно, что к холму с орудиями стройными рядами стремительно приближается федеральная кавалерия.
Красивейшее зрелище! Кони в эскадронах подобраны по мастям, знамена и вымпелы гордо реют на ветру, медь горнов золотом блестит в лучах раннего солнца, а трубы зовут в атаку, пронзительно выводя: «Настало время, чтобы каждый выполнил свой долг, долг, ДОЛГ!» И они шли выполнять свой долг. Ядра выкашивали их ряды, пули наших стрелков пели песню смерти, каждым залпом собирая свой страшный урожай, но федералы шли, шли и шли. Это был шестой Пенсильванский полк. И пусть в то время они были врагами для нас, но во все времена они были и остаются героями. Чуть правее Пенсильванцев разворачивали свои боевые порядки восьмой и девятый Нью-Йоркские полки, а также третий Индианский.